Виктор Боков превращает разговорную речь в «золотые сказания». Говоря об этой особенности своего творчества, поэт указывает на непосредственную, внутреннюю связь с культурой и бытом русского народа: «Кольцов не принимал пушкинскую сказку «О Балде», ибо до разговорной формы не доходил, потому как был 100% песенник и начал свою поэзию тем, что запел стихи под чумацкой телегой в степи.

Он обращался к звездам и чудотворности степной ночи, а разговорная интонация живет в моем характере говорить с людьми, к ним обращаться. Это чисто русское явление – бросить пригоршню слов, рифм, пословичности в живую душу россиянина.

Стихия живого разговорного языка, бытопись, воплощающая в себе глубинный онтологический смысл, - все это эквиваленты народности боковского творчества. Общение, диалог имеют принципиальное значение: в произведениях поэта мы обнаруживаем философию народного опыта, улавливаем ценностные представления и нравственные критерии, сформировавшиеся в трудовой среде, обнаруживаем национальные особенности художественного мышления и языка.

Ох, не растет трава зимою,
Поливай, не поливай,
Ох, не придет любовь обратно,
Вспоминай, не вспоминай!
(«Не растет трава зимою»)

Чей это голос? Народа! Точнее, чистый голос поэта, сына великого народа-языкотворца, усваивающего интонацию лирической песни или особенности былинной поэтики. В устном творчестве народа он находит вдохновительные примеры «богатырского словесного всплеска». Вспомним, что Виктор Боков прошел прекрасную школу научного изучения фольклора, собрал и опубликовал знаменитый ныне том серии «Библиотеки поэта» «Русская частушка» (Л., 1950), перевел на русский язык карело-финский эпос «Калевала». Его самого Николай Асеев не без оснований называл «творцом фольклора». В поэзии Бокова, как и в народном искусстве, запечатлено все богатство эмоциональной жизни человека – от озорной шутки, веселого лукавства до проникновенной лирической интонации и «грустного пения славян» («Я иду, свищу в свои свистулечки…»).

От фольклора – и такая черта поэтики Бокова, как внутренняя связь мотивов и образов. Я не знаю другого современного поэта, в стихах которого подтекстными ассоциациями – при максимальном лаконизме поэтической лексики! – создавалось бы такое широчайшее смысловое пространство, как у Бокова.

Стали ночи длиннее,
Без людей острова.
Бал июль не навеки,
А любовь все жива.
Светит солнце скупее, греет солнце едва.
Осень дождиком сеет…
А любовь все жива.
(«А любовь все жива»)

В ассоциациях сопряжений и оппозиций раскрывается бытийная концепция поэта. Она предстает как художественная картина мира, где все равновелико, равноценно, где во всем скрыта тайна неразгаданной, а, может быть, и непостижимой феноменологии духа, сущностей и явлений.

Поэт чувствует живое целое природы, он и понимает ее как непрерывный творческий процесс. В лицо видит цветок, речку, дерево, птичку, все лики жизни. Его образы реальные и символические одновременно. Его герой буквально вписан в мир природы. Она у поэта одушевлена, несет в себе гармонию, целесообразность, меру.

Одушевление природы у Виктора Бокова – это не пантеизм (как сказал бы Михаил Пришвин – «пантеизм далеко позади!») это не отожествление «живого» и «сущего», как в философском гилозоизме. Это, условно говоря, высокое повторение на новом витке спирали человеческого развития, основанного на понимании органической взаимосвязи всего сущего.

Родничок для иволги
Песню запевает,
Иволга ответную
Песню затевает!
Все взаимосвязано,
Это чья же истина?
Это где-то сказано,
Кажется, у Пришвина.
(«Вейся, хмель мой…»)

Ощущение целостности, взаимосвязи всего в природе рождает у художника «поэтическое чувство друга» (слова М.м. Пришвина), является выражение свободного жизнетворчества:

Лесное волхование
Само собой творится,
Здесь нет согласования,
Природа не боится!
(«Лесное волхование…»)

Да, у природы человек может многому научиться. Природа у Бокова – это вовсе не «тема» его творчества, это вся его поэзия, ее сущностное качество. Между натурфилософией Пришвина, Бокова или Владимира Вернадского, создателя научной теории ветропокосмизма, есть точки соприкосновения, есть много общего. Закономерности развития культуры ХХ века проявляются как в эстетическом, так и в теоретическом познании.

На какой странице не откроешь книги Виктора Бокова, - всегда почувствуешь единство художественной и философской рефлексии природы.

И я из всех земных растений
Счастливый самый в этот миг!
(«Коса – как темная дорога…»)

Архетипический образ – человек – «злак земной» - в такой же мере связан с народно-поэтическим творчеством, как и с давней философской гуманистической традицией, идущей от античной культуры, от Марка Аврелия, стоиков, всякий раз воскресающей и по-новому звучащей в творениях Паскаля, Тургенева, Тютчева, Пришвина. У Бокова обнаруживается та же диалектика, что и в «Мыслях» Паскаля: «…Сознавать, что я ничтожен, значит, быть великим».

А вот и строки из стихотворения (цикл «Сибирское сиденье»), определяющие высоту духа, который не в состоянии сломить и покорить произвол и вся бесчеловечная тоталитарная система:

На сто надеешься, помятый стебель вики?
Никто тебя не хочет охранять.
О, как твои усилия велики –
Раздавленную голову поднять!
(«Умру в урмане…»)

Ни у кого из поэтов не было такого накала трагического и, вместе с тем, жизнеутверждающего пафоса, заключенного в этом архетипическом образе. Такова «генетика» боковского стиха, отмеченного новаторством, искренним чувством и высокой интеллектуальностью.

Какой же непростою оказывается кажущая, завизная, завораживающая простота боковского стиха! Кому-то судьба идти к этой ясной мысли и слова путем длительного внутреннего развития, а Виктору Бокову это дано от Бога, от России, от народной культуры… Нет, эта простота, конечно же, достигается одухотворенным трудом. В поэме «Троица», например, всего 200 строк, а вынашивал ее автор три десятилетия! Эстетика Бокова, характеризуется не только мастерством обновления стихотворных размеров и ритмов, но и овладением большой формой, синтезом родовых, жанровых начал, что всякий раз неповторимо проявляется в блистательных поэмах «Свирь», « Авдотья-рязаночка», «Китеж-град», «Троица», «Весна Викторовна», «После победы», в книге стихотворений в прозе «Над рекой Истермой», в лирике последних лет.

В его произведениях 1990-х годов увеличивается «объем вобранности мира». Личное у Бокова никогда не перерастает в частное, напротив, становится универсальным.

В его творчестве остро поставлена проблема нравственного смысла исторического прогресса. И решается она на основе пережитого. В недавно созданных стихотворениях, как и в «Сибирском сиденьи», поэт часто общается к прошлому. Но соотношение времени, изображаемого в его произведениях, со временем автора и нашей современностью создает такую художественную перспективу, когда опыт прошлого начинает участвовать в настоящем, помогает на новых началах строить будущее. Эпичность мышления и лирическое самовыражение сомкнулись в поэзии Виктора Бокова в поразительном единстве.

В творчестве поэта последних лет с позиции народного гуманизма, народной нравственности дается объективная оценка общественным явлениям современности, бесчеловечности и равнодушия к судьбам страны, которые тем не менее прикрываются «пустыми словами» («Сколько Россия живет, столько Россия страдает…») о «благих» общественных целях, демагогическими рассуждениями о демократизме, прогрессе и т.д. («Кому не ясно – народ нищает…», «В киосках все на иностранном…», «Синь-Россия», «Родина-Русь», «Одна Россия другую мучает!...», «Старцы шли по земле и падали…» и мн.др.).

Поэзия Виктора Бокова ориентирована на вечные, непреходящие ценности. Таковы основы его художественной аксиологии. Но это и есть счастье, с которым поэт готов с любым из нас поделиться.

…Круглосуточно живу
И друзей к себе зову,
Чтобы счастьем поделиться.
А оно – любовь моя
К людям, к зверям,
К малой пташке,
К токованию ручья,
К ликованию луча
На моей простой рубашке!
(«Разговор с поэтом Михаилом Львовым»)

В поэзии Виктора Бокова все является подлинным, настоящим. Россия потому и запела «Оренбургский пуховый платок», что людей глубоко тронули искренность, нежность, тепло души, то, чем они всегда дорожили и дорожат. В стихах большого художника всегда живет правда, за которую он готов – «хоть на костер»!

И сегодня поэт, имеющий всенародную известность и славу, получивший широкое призвание, находится в том состоянии «непрестанного действия, завидного, счастливого», которое восхищало Бориса Пастернака, которое всегда восхищает его читателей.

Именно поэтому он не простой читаемый, а любимый поэт, слово которого сопровождает человека на его жизненном пути, высвечивает в нем самое лучшее. Случайно ли, что в чеченскую войну середины девяностых годов наших мальчишек брошенных злою властью в горнило этой бойни, согревала своим теплом книжечка стихов Виктора Бокова «В гостях у жаворонка». Об этом писала «Российская газета» в апреле 1998 года. Вышедший в 1994 году, в уже запылавшем огне войны Грозном, очень скромно изданный, этот поэтический сборник разделил судьбу великих книг, с которыми русские солдаты не расставались и в свой смертный час. Каким контрастом страшной реальности звучали стихи Бокова:

Нет теперь ни войн, ни драк,
Ни захвата территорий…

Утверждая в своем творчестве высшую онтологическую ценность свободы духа, Виктор Боков открывает перед каждым человеком светлую перспективу совершенствования и нравственного самосозидания:

Побудь со мной на высоте,
Оставь земной удел…
(«В гостях у жаворонка»)

На недосягаемой высоте духовного величия находится сам творец. Пристанем же и мы к его «сияющей звезде».